Чувство собственного достоинства

 

Чувство собственного достоинства -- вот загадочный инструмент:
Созидается он столетьями, а утрачивается в момент
Под гармошку ли, под бомбежку ли, под красивую ль болтовню,
Иссушается, разрушается, сокрушается на корню.

Чувство собственного достоинства -- вот загадочная стезя,
На которой разбиться запросто, но обратно свернуть нельзя,
Потому что без промедления, вдохновенный, чистый, живой,
Растворится, в пыль превратится человеческий образ твой.

Чувство собственного достоинства -- это просто портрет любви.
Я люблю вас, мои товарищи -- боль и нежность в моей крови.
Что б там тьма и зло ни пророчили, кроме этого ничего
Не придумало человечество для спасения своего.

Так не траться, брат, не сворачивай, плюнь на вздорную суету --
Потеряешь свой лик божественный, первозданную красоту.
Ну зачем рисковать так попусту? Разве мало других забот?
Поднимайся, иди, служивый, лишь прямехонько, лишь вперед.

1989 год

 

До свидания, мальчики


Ах, война, что ж ты сделала, подлая:
стали тихими наши дворы,
наши мальчики головы подняли -
повзрослели они до поры,
на пороге едва помаячили
и ушли, за солдатом - солдат...
До свидания, мальчики!
Мальчики,
постарайтесь вернуться назад.
Нет, не прячьтесь вы, будьте высокими,
не жалейте ни пуль, ни гранат
и себя не щадите,
и все-таки
постарайтесь вернуться назад.

 

Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
вместо свадеб - разлуки и дым,
наши девочки платьица белые
раздарили сестренкам своим.
Сапоги - ну куда от них денешься?
Да зеленые крылья погон...
Вы наплюйте на сплетников, девочки.
Мы сведем с ними счеты потом.
Пусть болтают, что верить вам не во что,
что идете войной наугад...
До свидания, девочки!
Девочки,
постарайтесь вернуться назад.

 

«Московский Рабочий», 1989 год.

 

 

Молитва


Пока Земля еще вертится,
пока еще ярок свет,
Господи, дай же ты каждому,
чего у него нет:
мудрому дай голову,
трусливому дай коня,
дай счастливому денег...
И не забудь про меня.

 

Пока Земля еще вертится —
Господи, твоя власть!—
дай рвущемуся к власти
навластвоваться всласть,
дай передышку щедрому,
хоть до исхода дня.
Каину дай раскаяние...
И не забудь про меня.

 

Я знаю: ты все умеешь,
я верую в мудрость твою,
как верит солдат убитый,
что он проживает в раю,
как верит каждое ухо
тихим речам твоим,
как веруем и мы сами,
не ведая, что творим!

 

Господи мой Боже,
зеленоглазый мой!
Пока Земля еще вертится,
и это ей странно самой,
пока ей еще хватает
времени и огня,
дай же ты всем понемногу...
И не забудь про меня.



«Московский Рабочий», 1989 год

Если б я был шахматистом
 
Идея этого маленького необычного диалога возникла случайно. В одном из недавних интервью известный поэт и прозаик Булат Окуджава рассказал о том, что в свободное время играет в шахматы с ЭВМ...
 
БУЛАТ ОКУДЖАВА: «ЕСЛИ БЫ Я БЫЛ ШАХМАТИСТОМ...»
 


Булат Окуджава

       


— Я в шахматах дилетант,— начал беседу Булат Шалвович.

— Просто в 1979 году в США я купил шахматный компьютер «Борис». Стал его быстро побеждать, поскольку «Борис» рассчитан на слабых игроков. Потом им занялся мой сын, а недавно я подарил компьютер младшему брату. Сейчас как-то не до шахмат — новые песни, роман...

 
— Булат Шалвович, Станислав Рассадин назвал мир ваших песен «цветным, занятным, полусказочным, игровым». Бумажный солдат, «красивый и отважный», король, собравшийся в поход на чужую страну... Кстати, когда вы писали эту песню, у вас не возникало какой-то ассоциации с шахматами, с шахматным королём?
— Знаете, какая-то объективная связь, наверное, существует, хотя...
 

— ...Король, солдаты. Как в шахматах? 

— Как в жизни. Пять грустных, пять весёлых солдат, и грустные непременно погибают... В шахматной войне иначе. Игра зависит от наших способностей, а наша жизнь... Правда, я думаю, что для шахматиста игра и жизнь — понятия равноценные. Если бы я был шахматистом, то трагедийность шахматных ситуаций, наверное, воспринимал бы как жизненную, ведь в игре проявляется характер человека, его темперамент.
Когда мне было восемь лет и я только-только научился играть в шахматы (моим первым учителем был отец, страстный любитель), то мне даже снились «шахматные» сны — мои первые партии.
Но с годами сильное увлечение прошло. Свою единственную в жизни турнирную партию я сыграл много лет назад в Калуге, где после окончания университета работал школьным учителем. Наша школа играла с другой школой матч на пяти досках, и поскольку я был столичный житель, то меня посадили играть на первой доске. Соперником оказался кандидат в мастера, пожилой человек, с опаской на меня смотревший. Сели играть. Я решительно пошел 1. е2—е4 (другого ничего не знал) и вижу: мой партнёр сразу как-то напрягся, задумался, погрустнел, потом понимающе улыбнулся и спросил: «Сицилианскую играете?». Я обалдело кивнул, он сделал ответный ход. Видимо, уже по следующему моему ходу кандидат в мастера понял, с кем имеет дело, и моя пятиминутная слава на этом закончилась.
 
 

— Но если бы вы всё-таки стали шахматистом? 

— Если бы я стал играть серьёзно, то, наверное, во время партии задумывался бы о собственной жизни. С серьёзными вещами это происходит всегда. Например, вы читаете прекрасную книгу, следите за сюжетом, ужасно волнуетесь, вам хочется хэппи-энда... Но есть ещё более прекрасные книги, читая которые вы не столько следите за похождениями героев, сколько размышляете о своей жизни, судьбе... Это — высшая степень творчества.
Но когда игра перестаёт быть игрой... Серьёзный человек, играя в шахматы, участвуя в этой драме, начинает думать о себе самом — всё должно быть как в жизни. Я убеждён, что шахматы — совсем не сухая математика и, конечно же, не спорт. Вспомните «Шахнаме» Фирдоуси, написанное ещё в IX веке, и «Гак-раб» Я. Эйхенбаума, и «Шахматную новеллу» С. Цвейга, и «Защиту Лужина» В. Набокова. Игра стала канвой для серьёзных размышлений о судьбах людей, при помощи шахмат оказалось возможным рассказать о состоянии души человека. Возможно, когда-нибудь и я к ним прибегну...
Интервью взял И. Мильштейн