Фрагменты из интервью с Василием Васильевичем Смысловым



– Известно, что отец сыграл огромную роль в формировании вас как шахматиста…
– Он был большим любителем шахмат, в его активе была даже выигранная партия у самого Александра Алехина в 1912 году, когда отец был студентом Петербургского технологического института. Но, повторяю, любителем, а не профессионалом: шахматы и музыка служили ему утешением в будничной жизни.

Сам я пристрастился к шахматам с шести лет и лет до четырнадцати играл в основном с отцом. Он начал с того, что привил мне любовь к так называемым «простым» позициям, где в игре участвует немного фигур. Именно они дают возможность неопытному шахматисту не только понять, но глубоко прочувствовать, на что способна каждая фигура.

С 14 лет я уже участвовал в шахматных соревнованиях и за два года прошёл путь от 3-й категории до 1-й. 1935 год отмечен моей первой победой: я стал чемпионом Москворецкого дворца пионеров...
В 1938 году, разделив с Сергеем Белавенцем 1-2 место в чемпионате Москвы, я стал мастером. В том же году в Ленинграде – чемпионом среди школьников: Григорий Яковлевич Левенфиш вручил мне официальный приз: часы швейцарской фирмы «Лонжин» с надписью. Они целы до сих пор. Школу мы с братом окончили оба с золотой медалью. Я поступил в Авиационный институт, но шахматы уже захватили меня целиком, и учёба в этом вузе так и осталась незавершенной.
В начале войны наш дом разбомбило. Погиб весь мой шахматный архив того времени. А шахматы, в которые мы играли с отцом, я собирал в развалинах по фигурке. Четырёх фигур в итоге не досчитался. Это были деревянные шахматы удивительно тонкой работы, и восстановить недостающие фигуры мне удалось лишь года четыре тому назад...
Я рад, что успел стать гроссмейстером в 1941 году, еще при жизни отца (умер в 1943-м), и тот смог увидеть, что его усилия не пропали даром. Причём не только в шахматах, но и в музыке... мой дядя Кирилл, который, когда мне исполнилось 14 лет, подарил мне книжку Алехина с надписью: будущему чемпиону...


– Но вы ведь не из-за неудач решили пойти в оперные певцы?..
– Нет. Я всерьёз занялся вокалом в 1948 году, когда стал вторым шахматистом мира. В Ленинграде познакомился с профессором Злобиным, и тот поставил мне голос. И спустя три года я принял участие в отборочном конкурсе в Большой театр, но прошёл лишь первый тур. Однако петь не бросал. Часто выступал на официальных мероприятиях: на телевидении, радио.

Самое яркое впечатление – выступление в Большом зале Московской консерватории и на Евровидении, где я исполнял арию из оперы Леонкавалло «Паяцы», а аккомпанировал мне Марк Тайманов (это было во время турнира в Цюрихе в 1953 году). Мне даже от лица Пушкина петь довелось. Композитор Евгений Евграфович Петунин написал оперу «Пушкин». Поставить её так и не поставили, но мне лично удалось исполнить две арии («Вновь я посетил» и «Я памятник себе воздвиг нерукотворный»).


– Каково это – ощущать себя Пушкиным?
– Это очень приятно, я бы сказал


– ...Через шесть лет после того, как не приняли в Большой театр, вы стали чемпионом мира. Хотя вы всегда считали, что чемпионами мира рождаются, а не становятся…
– Фатальность определенная, несомненно, существует. Но я предпочитаю понятию «фатализм» понятие более тонкое: предопределение. У меня на это счёт совершенно ясное ощущение: все события на земле связаны с определёнными космическими силами и в значительной мере предопределены. И когда говорят: вот если бы тому-то или тому-то чуть больше повезло там-то или там-то – это недопустимо! В данном случае нет никаких «если». Чемпионами так просто не становятся...


– ...Вы футболом увлекаетесь? А за какую команду болели?
– Только за сборную страны по футболу.


– Но вы и боксом занимались…
–. Как-то в начале 1960-х я был на Кубе и оказался в одной гостинице с великим нашим боксёром, чемпионом мира Евгением Ивановичем Огуренковым. Мы с ним подружились. Он очень мне понравился по складу характера: добрый, мягкий – и в то же время занимался таким суровым видом спорта. Потом уже в Москве он пригласил меня на стадион. Там же был и другой знаменитый боксер Михайлов. Я ходил смотреть, как они тренируются, и убедился, что боксёры люди очень наблюдательные и на редкость подвижные. Так вот Огуренков предложил научить азам боксёрской науки, самым простым. Какое кратчайшее расстояние между точками?.. По прямой. Ну, и бей прямо!... Но, как сам Евгений Михайлович отметил, я слишком добродушен и для бокса мне не хватало воинственности.
Ещё я увлекался лыжами зимой и летом плаванием. Плаванием благодаря моей жене Надежде Андреевне, которая очень любила этот вид спорта. Именно она подтянула меня до такого уровня, что я свободно переплывал Москву-реку.

Кстати, это однажды спасло мне жизнь. Отдыхали мы в Сочи, и как-то я с корреспондентом из «Советского спорта» отправился на лодке рыбу ловить. И вдруг резко меняется погода. Все другие рыбаки тут же рванули на своих моторках к берегу. А мы на обычной лодочке. Берег вроде бы и недалеко, но шторм уже достиг 5-6 баллов. А дальше уже почти как у Айвазовского. Лодка опрокинулась. На воде-то держимся, а вот к берегу подобраться не можем – волной смывает обратно. Но как-то интуитивно поймал момент и проскочил. В тот вечер мне пришлось давать сеанс одновременной игры без очков. Правда, потом их аквалангисты со дна достали. С тех пор всегда в таких случаях я стал слушаться советов жены: она очень не хотела отпускать меня на эту рыбалку. Как видно, в этом плане у неё интуиция сильнее.


– Зато в шахматах у вас была интуиция невероятная. Напомню слова Бориса Спасского: «У Василия Васильевича невероятная интуиция, и я называю его «рукой» – т.е. рука его знает, на какую клетку надо поставить каждую фигуру, и он ничего не должен рассчитывать головой».
– Сало Флор по этому поводу писал: «Шахматист, как скрипач, чувствует пальцами, какую взять фигуру». Но я и в самом деле играл легко, интуитивно. Интуиция – ощущение гармонии. А Гармония – это стремление приблизиться к Высшему началу. Я искал гармонию в шахматах и в музыке. Мне был близок язык шахмат как логичное развитие, где партия развивается в определённом плане, не упуская, конечно, тактических возможностей, потому что играешь с живым человеком (столкновение разных планов).


– Вас называли королем эндшпиля. Для вас эндшпиль – главное в шахматной партии?
– Нет. Я просто никогда не боялся переходить в эндшпиль. Для меня это такая же стадия в партии как миттельшпиль. Эндшпиль бывает и в этюдной композиции. Это отнюдь не сухая игра.


– Теперь давайте поговорим об этюдном творчестве.
– Я всегда искал Красоту. Это мой жизненный принцип. Вот почему для меня так важно этюдное творчество, где все подчинено эстетике. Это высшая форма шахматного творчества. Этюды – подтверждение того, что шахматы – искусство.


– В чём красота шахмат, на ваш взгляд?..
– Шахматы выгодно отличаются от других игр. У них – своя логика, отличная от игровой: например, чтобы заматовать короля, можно пожертвовать ряд фигур. Алехин отмечал, что ни в одной игре нет такой жертвенности. Красота требует жертв. Игровой материал не имеет значения. Алехин заметил по этому поводу: «Бывает досадно, когда красивый замысел не осуществляется из-за ошибки партнёра». Для мастеров старшего поколения эстетическая сторона шахмат была превыше всего. И думали не только о том, чтобы выиграть партию, но чтобы выиграть её достойно, красиво.


– Ласкер писал: «На шахматной доске нет места лжи и лицемерию. Красота шахматной комбинации в том, что она всегда правдива». Вы на этот счёт высказались еще определеннее: ««Содержанием партии должен быть поиск истины, победа – доказательством её правоты. Никакая, даже самая виртуозная техника, никакое, даже самое глубокое проникновение в психологию противника не могут сделать шахматную партию произведением искусства, если эти качества не ведут к главной цели – поиску истины».
– Всё правильно.


– Тогда задам пилатовский вопрос: что есть Истина?
– Что у тебя болит голова.


– Я не булгаковский персонаж, Василий Васильевич, и голова у меня в данный момент не болит.
– Истина – творческий поиск. Человек, который хочет добиться успеха, должен обладать работоспособностью. Дабы максимально проявить свои творческие данные. Но человек не автомат. Он устаёт. Бывают ошибки, которые порой низводят маэстро в разряд любителей. Как и в жизни, где человек спотыкается на простых элементах бытия. Но когда творческий поиск подменяется компьютером, это уже не Истина, а лишь её материальная сторона. Потому что здесь не задействована душа, а Истина доступна только ей...

Для меня образец шахматиста – индийский мудрец, в величественном молчании склонившийся над доской, а не человек, лихорадочно переставляющий фигурки. Партия-пятиминутка – это уже не творчество, а чистый спорт. Важно победить, важен результат. Но чтобы победить, мало знать теорию. Нужно ещё творческое вдохновение. Этот элемент самый главный. Творчество – это Гармония и Красота, то, что приближает человека к его Божественной сущности. Ну, а близость эта в первую очередь определяется степенью дарования. Повторяю: чемпионами так просто не становятся. Меня как-то попросили назвать десятку лучших шахматистов ХХ века. Вопрос некорректный. Каждый чемпион отражал эпоху и дух времени. Можно сказать, что их выдвигала сама история. А теперь их выдвигают компьютеры.


– Петросян говорил, что стиль – это человек, и в шахматном стиле, как в зеркале, отражаются черты характера. Макс Эйве, перечисляя качества, какими должен обладать чемпион мира, отметил как главное свойство у Ласкера – выдержку, у Капабланки – такт, у Алехина – неистовствовость, у Ботвинника – культуру мышления, у Спасского – невозмутимость, у Фишера – честолюбие, у Карпова – спокойствие, а у вас – рассудительность.
– В общем, логично. Но всё в жизни относительно. Кто-то сказал: по своей психологии чемпион мира должен быть схож с убийцей – беспощадность полная… Не замечал.


– Одну из партий Алехин-Боголюбов вы назвали торжеством духа над материей…
– Алехин играл очень вдохновенно. Уже в наше время компьютер, проанализировав эту партию, доказал, что можно было выиграть проще. Но тогда партия не была бы столь красивой.


– Вы Алехина знали?
– Лично не встречался. Но когда я играл в Овиедо, испанцы рассказали мне, что в последние годы легендарный маэстро интересовался моим творчеством и считал, что я смогу стать чемпионом.


– А Макса Эйве?..
– Наша первая встреча с ним на шахматной доске произошел в Гронингене в 1946 году и принесла мне успех. Что могу сказать о нем?.. Образец логического мышления. Прекрасный теоретик, автор блестящих книг по теории шахмат.


– Ну, раз уж начали, давайте продолжать. Далее ваш многолетний соперник Ботвинник…
– У нас были сложные взаимоотношения в период матчей. Затем в перерывах они переходили в нормальные...


– Михаил Таль…Его сравнивали с Морфи и называли «мятежным поэтом»…
– Таль ворвался в шахматы, как метеор. Игра его была стремлением к комбинационному творчеству. Он внёс живую струю в позиционное учение (чтобы не превратилось в догму). Если Таль находился в хорошей форме, то казалось, что какой бы ход он ни делал, всё приводит к успеху.


– Вдохновение?
– Нет, фортуна. Но были и периоды, когда фортуна отворачивалась от него, и результаты переставали быть впечатляющими.


– Стиль игры по большому счёту соответствует идеям времени, в котором живут шахматисты. Помните, как композитор Владимир Дашкевич в совместном с вами интервью сравнивал великих шахматистов с великими композиторами?.. Алехина – с Чайковским, Ботвинника – с Шостаковичем. Символично, что советский тоталитаризм (который воплощал в себе Ботвинник, а в музыке Шостакович) победил-таки романтическую «оттепель», которую вы олицетворяли. Потом она ещё на год мелькнула в лице другого романтика – Михаила Таля, но это уже была другая романтика. Не зря Дашкевич сравнил Таля с композитором Стравинским и назвал шахматным шаманом. Романтика в чистом виде уже была невозможна. А вот вас Дашкевич сравнил с Шуманом. Вам близок Шуман?
– Мне ближе Чайковский. Я люблю всех великих композиторов, чьи произведения исполнял. Чайковский… Рубинштейн… Римский-Корсаков… Рахманинов… Каждый певец подбирает репертуар, свойственный природе его голоса. Даже Шаляпин выбирал.


А магический взгляд Таля на вас действовал? Утверждают, что в нём выражалось нечто мефистофельское – и это при его мягкости и деликатности…
– Выражалось… до времени, когда его Мефистофель перестал посещать.


– Считалось, что Таль духом сильнее всех…
– Что касается «сильнее духом», то Ботвинник в этом мог дать ему фору. Таль, прежде всего, игрок. Его игра была азартной, красивой и порой некорректной. Но в целом очень интересно играл. К нему, поскольку он чемпион мира, нельзя подходить со стандартными мерками.


– Петросян…
– О Петросяне Ботвинник отозвался так: будто это боксёр в левой стойке. Тигран Вартанович прошёл суровую школу жизни. И, может быть, поэтому игра его отличалась большой надёжностью.


– Спасский…
– Бориса Васильевича помню ещё мальчиком. Был достаточно энергичным. Но после Фишера, на мой взгляд, у него интерес к шахматам ослабел. Причём перед матчем с Фишером за чемпионскую корону Спасский был на подъёме. Он, вероятно, мог бы выиграть матч, но позволил Фишеру взять тайм-аут, и за это время тот преодолел творческую депрессию. Но зато шахматный мир получил яркий поединок, в котором Фишер в итоге стал победителем.


– Насколько же был сильнее Фишер?
– ...Фишер – истинный фанатик шахмат. Огромный талант. Изучал шахматы с огромной энергией. Готовился к партиям с невероятной отдачей сил. Образец отношения к шахматам, как требовала тогдашняя практика. У нас были очень хорошие отношения. О нём лично могу сказать только положительное. Будучи в Будапеште, когда Фишер там жил, я подарил ему свою книжку, и он был очень признателен. Посвятил ему один из этюдов (посвящал также Ботвиннику, Кересу и Эйве).


– Карпов…
– Впечатляет своей творческой одарённостью. Рекордное количество побед на международной арене. Матч с Каспаровым – это тоже шахматная судьба...


– Каспаров…
– Блистательно проявил себя как чемпион мира. В период трудный для шахмат… ведь его время совпало с компьютерным веком. И вот ушёл совершенно парадоксально в политику...


– Крамник…
– Блестяще выиграл у непобедимого до того времени Каспарова…Но вы помните, что перед этим было... Тем не менее, по традиционной форме Крамник – чемпион мира.


– Выходит, что компьютер – это плохо?
– Это и плохо, и хорошо. Компьютер для молодых не только творческий союзник. Он одновременно таит в себе и опасность: шахматист, говоря школьным языком, постигает высшую математику, минуя таблицу умножения. Нарушается временная связь. Нет энциклопедического познания всей глубины шахмат. В компьютерный век теория шахмат подчинена машине, которая вобрала в себя всю память человеческих исканий, что накапливалась веками. Потому шахматы и помолодели: мозг более ярко запечатлевает теорию именно в юном возрасте. Изменился ритм. Партии уже не откладываются. Они стали быстрее. И в этом роль компьютера огромна. Но он считает, а не мыслит.
Задолго до появления компьютера был такой шахматный теоретик Эрнст Грюнфельд. У него в мозгу все было разложено по полочкам: партии – столбики, ходы – разделы. Вся мировая теория шахмат – ну. Прямо живой компьютер. А великим шахматистом не стал.


– Какая связь религии и шахмат?
– Я как-то был в Спасо-Даниловом монастыре. И говорил там какие-то слова, в том числе и выразил признательность, что святая церковь признала шахматы, как область человеческой культуры, как область духовной жизни и даже рекомендует их теперь для духовного развития человека. Творчество – приближение человека к высшей духовности. Это относится к шахматам как к искусству, т.е. познанию мира. А не спортивное начало – как в пятиминутках. Этюды – творческий отчёт. Почему я сейчас работаю над этюдами? Чтобы не терять ощущение творчества. Этюды – поэзия шахмат.


– Вы верующий с детства?
– Отец приучал меня к вере с детских лет. Водил в Храм Христа Спасителя. Насколько помнится, внутри там было несколько по-другому, чем теперь. Были картины великих художников того времени. Помню, как храм этот разрушали в 1930-е годы. Сначала сняли золотые сегменты с куполов. Затем взрывали. Отец был верующий. Закон Божий в гимназии сдал на «отлично».


– У Ленина тоже было «отлично».
– Неужели?


– Можно ли жить в этом мире, соблюдая христианские заповеди? Я как-то задал этот вопрос Анатолию Карпову. Тот ответил: жить, наверное, можно, но выжить трудно.
– У него практический подход. Я же скажу так: для этого надо уходить в монастырь. А в миру – хотим того или не хотим, – но мы эти заповеди нарушаем. И здесь важно, на что мы опираемся, идя по жизни – на веру ли, или на сознательное безверие. Помните картину Васнецова «Витязь на распутье». Мы избираем свой путь: за кем идти. Кто определяет этот наш путь: Бог или маммона (в обличье доллара)?.. Вот вопрос вопросов. В кого мы верим – в Бога или в доллар?.. Ведь Там долларов не будет. В прошлый раз вы по этому поводу прочитали стихотворение поэта-символиста Вячеслава Иванова, которое мне очень понравилось: такое впечатление, что автор выразил в словах то, что я сам испытываю, но вот высказать не могу. И когда говорил сегодня о посохе, я его вспомнил.



Я посох мой доверил Богу
И не гадаю ни о чём.
Пусть выбирает Сам дорогу,
Какой меня ведёт в Свой дом.



Дальше не помню... Продолжайте!..



А где тот дом – от всех сокрыто;
Далече ль он – утаено.
Что в нём оставил я – забыто,
Но будет вновь обретено,
Когда, от чар земных излечен,
Я повернусь туда лицом,
Где – знает сердце – буду встречен
Меня дождавшимся Отцом.



– Великолепно! Под каждым словом бы подписался!..



Беседовал Владимир Анзикеев