| МЫСЛИ И ВОСПОМИНАНИЯ |
| П. РОМАНОВСКИЙ |
| Зимой 1909 года в Петербурге был организован большой международный турнир памяти М.И. Чигорина. Параллельно с международным турниром проводился и Всероссийский турнир любителей, куда в числе прочих участников был допущен и я, незадолго до этого завоевавший в турнире Петербургского шахматного собрания звание шахматиста первой категории. Трудно было тогда совершенствоваться молодым русским шахматистам. Молодёжь росла без чьей-либо помощи, имея возможность пользоваться лишь самой скромной учебной литературой. В ту тору я имел недостаточное понятие о теории дебютов и концов. Моё шахматное образование главным образом направлялось шахматными отделами Чигорина и Шифферса и практикой игры лёгких партий со старшими братьями Александром и Евгением. |
|
В турнире любителей участвовал и будущий чемпион мира — шестнадцатилетний А. Алехин. На нас обоих — самых юных участников соревнования — смотрели как на «чудо времени». Когда состоялась наша встреча, то на другой день газеты сообщили: «Вчера на турнире любителей состоялась партия двух «вундеркиндов». Турнир окончился для меня сравнительно неудачно: я оказался за чертой призёров. Неудачу я не переживал очень болезненно, но всё же неприятно было то, что я не оправдал возлагавшихся на меня надежд. На банкете, посвящённом окончанию турниров, во время раздачи призов, то и знай раздавались аплодисменты. Особенно горячо, вспоминается, был встречен всеми Фёдор Иванович Дуз-Хотимирский, ныне ветеран советских шахмат, выигравший тогда партии у Ласкера и Рубинштейна — двух первых призёров международного турнира. |
| Усиленно хлопал в ладоши и я при каждом удобном случае, с интересом наблюдая, как воспринимают «знаменитости» шумные одобрения и восхищения по поводу их достижений. Некоторые из «маэстро» раскланивались, как артисты, другие радостно улыбались. Возбуждённый обстановкой, без меры аплодируя, я совсем не подозревал, что на другой день и мне предстоит стать объектом подобного внимания и что первый раз в жизни придётся услышать аплодисменты по своему адресу. |
| 1 марта чемпион мира Эм. Ласкер давал сеанс одновременной игры на 25 досках. Состав участников сеанса был довольно сильным. Большинство из них — студенты петербургских высших учебных заведений — были шахматистами первой и второй категорий. Среди участников примостился и я — ученик шестого класса реального училища. Ласкер из 25 партий выиграл 19, проиграл 1 и 5 партий закончил вничью (в том числе с Л. Куббелем и С.Прокофьевым). |
| Моя партия протекала следующим образом. |
| ЛАСКЕР - РОМАНОВСКИЙ |
| И вдруг многочисленные зрители шумно зааплодировали, а я, не зная, что делать, стоял, опустив голову, и чувствовал, как краска заливает моё лицо. |
|
В 1910 году я вызвал на официальное единоборство моего старшего брата, инженера-механика, призёра 4-го Всероссийского турнира Александра Арсеньевича Романовского. Победителем признавался выигравший 7 партий, ничьи не считались. В 7-й партии я играл белыми, провёл дебют очень вяло и вообще вёл борьбу с чувством обреченности. В результате я подставил на 15-м ходу качество. |
| П. РОМАНОВСКИЙ - А. РОМАНОВСКИЙ |
 |
|
В этой позиции последовало 15. f3??
|
| Весной 1916 года Петербургское шахматное собрание устроило чемпионат первокатегорников, к участию в котором были приглашены 6 шахматистов, имевших лучшие турнирные достижения за последние годы. Помимо меня играли С. Лебедев, многократный участник Всероссийских турниров, талантливый Р. Плата, победитель побочного турнира любителей 1911 года, Рауш, третий призёр Всероссийского виленского турнира любителей 1912 года, и др. Каждый с каждым по условию должен был сыграть по 3 партии. Мне удалось, в результате 20-дневной борьбы, занять первое место. Из 15 партий я проиграл одну — своему главному конкуренту Платцу, который неудачно финишировал и был вынужден поэтому довольствоваться вторым местом. До последнего, третьего, круга я шёл впереди него всего на пол-очка, но в последнем круге я набрал из 5 партий 4 очка, в то время как он — лишь 2,5. |
| Окончание, проигранное мною Платцу в этом турнире, выглядело как этюд. После партии мы долго его разбирали при участии мастера Фреймана и некоторых других шахматистов. Действительно, оно было красиво. После 55 ходов чрезвычайно острой борьбы партия наша (я играл белыми) пришла к следующей любопытной и острой позиции: |
| П. РОМАНОВСКИЙ - Р. ПЛАТЦ |
| Позиция после 59... Kp:a5 |
 |
| Я много анализировал эту позицию и хотел использовать её для составления первого в моей жизни этюда. Велико же было моё удивление и примешавшееся к нему чувство досады, когда я вдруг обнаружил, что эта позиция ничейна и что я не заметил в ней простого вечного шаха. В самом деле, после 60. Лg5+ чёрные не могут наступать на ладью белых, так как линия «е» является для чёрного короля запретной зоной. Лишь только король вступит на любое из полей на линии «е», чёрные проиграют партию после Л:g2. Следовательно, путем наступления короля на ладью чёрные не могут избавиться от атак ладьи. Если же король чёрных попытается скрыться на с2 или а2, белые также играют Л:g2, форсируя ничью. |
|
Я показал Платцу своё открытие. Он был очень огорчён тем, что его этюдный «выигрыш» оказался, увы, только... ничьей.
|
|
Зимой-1920 года я был мобилизован на педагогическую работу в порядке выполнения декрета Совета Народных Комиссаров о ликвидации неграмотности среди населения Советской Республики.
|
|
В конце концов я решил чем-нибудь заинтересовать своих учениц и захватил с собой на первый урок «Записки охотника» Тургенева и томик стихов Некрасова.
|
| К числу этих выводов относились, например, следующие: - занятие надо проводить так, чтобы оно было интересным; - надо в течение всего занятия наблюдать за каждым из обучающихся и научиться по их виду определять, понятно ли им то, что рассказывает педагог; - вопросы педагог должен тщательно учитывать, чтобы после занятия определять, чем эти вопросы были вызваны и в какой мере они могут характеризовать интересы слушателей и пробелы, допущенные педагогом. |
| В 1922 году меня пригласили руководить шахматным кружком Центросоюза, и я вновь столкнулся с большими трудностями. По квалификации кружок в основном состоял из шахматистов третьей категории. Что с ними делать, о чём беседовать — я совершенно не представлял. На первом занятии я дал сеанс, но как быть дальше? |
| Попытки составить программу занятий ни к чему не привели: получился случайный список надуманных тем. Когда я попытался затем систематизировать содержание этих тем, то убедился, что у меня нет достаточного материала, чтобы сделать занятия интересными и доходчивыми. Я принял «мудрое» решение: спросил самих членов кружка, о чём они больше всего хотели бы поговорить со мной. Первое, что они попросили — это разобрать некоторые их партии. В процессе этого анализа они задали мне десятки вопросов и выразили желание познакомиться с рядом теоретических исследований по дебюту и концам игры. Так и возникла у нас программа, составленная не педагогом, а учениками. Всё же эта программа оказалась довольно интересной и содержательной и послужила мне в дальнейшем отправной базой для построения ряда других методических программ и учебных планов. |
| Из работы в небольшом шахматном кружке Центросоюза я извлёк много полезного методического опыта и, в частности, пришёл к заключению, которое позднее облегчило мне намного не только педагогическую, но и литературную деятельность. Заключение это говорит о том, что педагог никогда не справится хорошо со своей задачей, если ему не удастся организовать активную помощь себе со стороны аудитории. То же самое можно сказать и об отношениях автора с читателями. Педагог должен не только учить своих учеников, но и сам учиться у них. Автор, работая над любой темой, должен использовать не только свой опыт, но и богатый опыт читателей. |
| Массовое развитие шахмат в Советском Союзе выдвинуло в качестве первоочередных задач не только вопросы методики и педагогики, но и вопросы создания собственной учебной литературы. Потребность в учебной литературе была столь велика, что некоторые наши издательства стали выпускать переводные работы иностранных авторов. Так, вышел в свет и нашёл, понятно, массовый спрос учебник Капабланки «Основы шахматной игры». В ходу были и старинные учебники Дюфреня, Прика, самоучитель Шифферса. Эти труды страдали серьёзными методическими недостатками и в первую очередь тем, что они ни в какой мере не учитывали потребностей нового, массового советского читателя. |
|
Я не решался выступить с серьёзными литературными работами, чувствуя за собой слишком малый опыт, хотя понимал, что обязан это сделать как один из ведущих в то время шахматистов СССР. Первой ласточкой в учебной советской литературе явился труд гроссмейстера Г. Левенфиша (в то время ещё мастера), увидевший свет в 1925 году под названием «Первая книга шахматиста». Нельзя недооценивать самого факта появления этого первого советского учебника, не говоря уже о том, что сама книга была сделана очень оригинально, интересно и являлась глубоко продуманной работой. |
| Этот труд Г.Я. Левенфиша явился для меня побуждающим примером. С огромным интересом изучал я «Первую книгу шахматиста», главным образом её методику. Тогда же я задумал написать книгу, в которой можно было бы рассказать советским шахматистам, через какой путь ошибок пришлось мне пройти, прежде чем выйти на более или менее правильную творческую дорогу. Осуществить, однако, свой замысел мне удалось лишь через восемь лет — в 1933 году. В этом году вышла в свет моя книга «Пути шахматного творчества». Свой труд я посвятил Г.Я. Левенфишу, многочисленные встречи с которым на различных состязаниях помогли мне понять и глубоко проанализировать ещё раз творческую линию русской чигоринской школы, ярким выразителем которой в то время был Григорий Яковлевич. |
| В молодые годы я не мог с достаточной чёткостью осмыслить огромную роль Чигорина, отражавшего своим творчеством яркие, самобытные черты национального гения русского народа. Интуитивно и под влиянием матери, бывшей ярой поклонницей чигоринского таланта, я тянулся мыслью (больше сердцем!) к Михаилу Ивановичу, но звезда Капабланки и Ласкера моментами увлекала меня, особенно, когда алехинский талант находился ещё в первой стадии своего развития. |
| Мои шахматные воззрения сложились окончательно лишь в период 1924—1930 годов, именно тогда, когда я почувствовал подлинную потребность и обязанность стать на твёрдую почву в своих методических и литературных позициях в советском шахматном искусстве. Этот период своей жизни я посвятил изучению (который раз!) чигоринских взглядов и алехинского творчества. Сочетая это изучение со своим стилем и вкусами, я окончательно понял, что идеи русской шахматной школы и творческие воззрения Чигорина полностью владеют моей шахматной мыслью и что на меня вместе с другими советскими мастерами легла трудная, но почётная задача развивать и углублять замечательное наследие великого классика русской шахматной мысли. |
|
*** |
| В 1926 году Ленинградская шахматная секция осуществила важнейшее мероприятие, сыгравшее немалую роль в развитии педагогической шахматной мысли в СССР. Были организованы при Ленинградском Облпрофсовете курсы инструкторов; целью курсов являлось создание кадров грамотных педагогов-организаторов для шахматных кружков и коллективов. |
|
Учебный план курсов был задуман широко и полностью проведён в жизнь. Лекции читались два-три раза в неделю по 4 часа при общей продолжительности курсов 6—8 месяцев. 3) середина игры, 4) методика начального обучения, 5) организация и работа шахматного кружка, 6) история шахмат. |
| Конечно, с точки зрения современного подхода к подготовке педагогических и инструкторских кадров, план был далеко не совершенен, но для того времени мы, руководители ленинградской шахматной организации, не знали, как справиться и с намеченной программой. |
| На курсы принимались шахматисты первой и второй категорий, причём обучение было платное. Наплыв слушателей был большой. При установленной норме в 50 человек число заявлений превысило 100. В конце концов пришлось увеличить количество вакансий до 80. Мне было предложено прочитать курс середины игры. Новизна предмета, отсутствие какой-либо литературы, специально трактующей его, — всё это делало мою задачу очень трудной. Я мобилизовал весь свой скромный методический опыт, провёл ряд консультаций с Г.Левенфишем, И. Рабиновичем и специально с педагогами—профессорами Б.М. Кояловичем и А.А. Смирновым и всё же чувствовал себя неуверенно. Каждый раз, особенно в первое время, я очень волновался во время чтения лекций. |
| Г.Я. Левенфиш читал дебют, И. Л. Рабинович — эндшпиль, и я завидовал им, наблюдая, с какой чёткостью и знанием предмета выступают они перед слушателями. В составлении программы моего курса большую помощь оказал мне И. Рабинович. Он сумел внести в мои планы нужную систематичность и последовательность и расширить круг намеченной мной тематики. |
|
Чувствуя всё же потребность поглубже ознакомиться вообще с вопросами педагогики, я, по совету А.А. Смирнова, обратился к работам знаменитого русского педагога К.Д. Ушинского. |
| К каждой лекции я готовился по 6—8 часов. А.А. Смирнов обратил моё внимание на значение, которое имеет в чтении лекции внешняя сторона изложения, литературность фразы. Чувствуя свою ответственность, я вложил в чтение лекций всю душу. После каждой лекции, дома, я читал стенограммы, браня себя за «дубовое» построение многих фраз, за скучноватую, схематическую подачу некоторых ярких творческих тем. |
| Без преувеличения можно сказать, что прочитанный мною в 1926 году курс середины игры явился для меня настоящим педагогическим университетом. Учитывая, что в процессе подготовки я глубоко ознакомился с классическими работами по педагогике, образовательное значение для меня облпрофсоветских курсов ещё более возросло. Слушатели мои проявляли глубокий интерес к моим устным «чтениям» и, к моему удовольствию, хорошо сдали выпускные испытания. Лучшей наградой для меня явилось всё же их коллективное требование об издании моих лекций в виде отдельного печатного труда. |
| С 1926—1927 годов я начал увлекаться педагогикой. Я продолжал изучать работы К.Д. Ушинского и одновременно занялся тщательным исследованием истории шахмат, особенно вопросами эволюции теории шахмат и их творческих идей. В результате всех этих усилий пополнить свои знания путём самообразования в области педагогики и исторической науки, а также настойчивых требований шахматной организации, я решился на смелую попытку написать краткий труд, посвящённый вопросам плана и комбинации в шахматной партии. |
| Не буду говорить, скольких мне стоило это усилий, сколько вызвало колебаний, сомнений, моментами — глубоких разочарований. Книга не получилась такой, какой я хотел её видеть. Рецензенты не вскрыли её главных недостатков, останавливаясь больше на мелочах. Всё же мне казалось, что «Миттелыипиль», как первый литературный опыт, является удачной работой, и главным образом потому, что широкие круги шахматистов приняли книгу хорошо. Удачу книги я объясняю в основном тем, что она писалась при помощи группы моих учеников, которые помогали мне решить несколько трудных методических и аналитических задач. Ценные консультации по различным разделам работы оказал мне и Г.Я. Левенфиш. Наконец, общую редакцию книги взял на себя профессор А.А. Смирнов, что, конечно, улучшило прежде всего литературную сторону изложения. |
|
«Миттельшпиль» вышел в 1929 году. Через три года появились «Пути шахматного творчества». Эта, казалось, ясная по построению и теме работа далась мне еще с большим трудом, чем «Миттельшпиль». По крайней мере три больших главы её, полностью готовых, я сам забраковал, убедившись после бесед с читателями в методической непригодности этих глав. Эту книгу я считаю своим большим успехом. Она встречена была читателями горячо, что для меня и явилось самым главным. К сожалению, всё же эта работа не вызвала интереса у ряда наших высококвалифицированных шахматистов. |
| Сейчас задачи шахматистов и авторов шахматной литературы стали ещё глубже, ещё ответственнее. Значительно шире стал круг читателей, возросла их квалификация. С каждым годом рядовые любители шахмат становятся всё требовательней и взыскательней. Вопросы развития шахматной педагогической мысли и издания широкой учебной и исторической шахматной литературы должны стоять в центре внимания руководящих общественных шахматных организаций. Это явно отсталый участок работы. |
| К сожалению, до сих пор не решены и некоторые старые методические проблемы. До сих пор у нас нет постоянных шахматных школ, методических кабинетов и, как следствие, — глубоких, научно построенных программ, которые могли бы лечь в основу преподавания шахмат в различных масштабах, для разных контингентов слушателей. У нас нет достаточных кадров опытных шахматных педагогов, которые сумели бы на правильных основах включить шахматы в общую систему воспитания молодёжи. Перед мною лично, несмотря на то, что все последние годы я упорно продолжал работать над вопросами постановки шахматной педагогики, стоит ещё ряд задач в этой области, не решённых мною. В числе их, например, больной вопрос: каковы лучшие формы самостоятельной работы над шахматами? |
| Так же я не могу ясно определить роль консультанта-педагога в деле шахматного совершенствования его учеников. Мне кажется, что эта роль может быть значимой лишь в том случае, если педагогу удастся найти понятные, интересные формы для самообразовательной работы ученика и, если одновременно ему удастся убедить ученика пользоваться этими формами. |
| Некоторые шахматные учителя, ученики которых стали мастерами, любят иногда прихвастнуть своими успехами и приписать это мастерство своим заслугам. Думается, что в мастерстве наших шахматистов основную роль сыграла их самодеятельность, их самостоятельная работа над своим совершенствованием. Некоторые мои ученики жалуются иногда, что их шахматная мысль зашла в творческий тупик. Обычно это означает то, что сам шахматист не может найти для себя полезной и интересной формы самостоятельной работы над повышением своего творческого уровня, а педагог не может ему её подсказать. Иногда мне удавалось найти подобную форму, и тогда дело начинало быстро двигаться вперёд. |
| Педагогам нужна помощь широких кругов любителей шахмат. Они должны ближе и глубже знакомиться с опытом рядовых любителей. Нужен научный методический центр, накапливающий этот опыт. Иначе экспериментальный период, в котором вот уже много времени пребывают вопросы шахматной педагогики, грозит ещё более затянуться. |
| Шахматы в СССР, № 9, 1952 год |